Газета «Московский комсомолец», 16.04.1999г., №71

В столице открылся первый частный свечной завод

Москвич любит свой быт. Быт москвича никогда не обходился без «фенечек». Мы всегда стремились украсить свою жилплощадь фарфоровыми зайчиками, слониками. Ракушками, камешками или вазочками. Вся эта мелкокалиберная красота не раздражает глаз и хорошо собирает пыль. А умным людям она приносит деньги.

За будочкой шиномонтажа направо. По тропинке, вдоль забора, голубые ворота. За воротами зевающие собаки и мужские ноги. От колен и выше капот от «Жигулей» и побелевшие пальцы рук по краям. Из-за капота сдавленный от напряжения голос: «Идите».
Идем. На двери барельеф Ильича. Жестяной лик плачет. В трещинах застывшие капли воска. Несколько ничего не значащих коридоров и вдруг – бац! Ирина Крамаренко.

Молодая, как майская клубника, изящная, как свечка.

В свечках все дело. Молодая, как майская клубника,Ирина Крамаренко единственная москвичка, владеющая в столице… свечным заводиком.
Свечной заводик не в Самаре

Мечта небезызвестного о. Федора из «Двенадцати стульев» выглядит следующим образом. Комната, комната слева и еще раз комната слева. В первой на широких полатях стоят готовые свечи. Их здесь штук триста. Все разные, как люди. Но чем-то похожи, как китайцы.

— Всего-то три вида, — рассказывает Ирина, — фигурные, резные и с цветочками. Вам какие больше всего нравятся?

— Вот эти, — четко говорю я, и мы переходим в другую комнату.

Здесь те же свечи, но только не упакованные. Два мастера, вернее две мастерицы свечного производства шелестят прозрачным пластиком. А в соседней комнате, я подглядываю, творится само свечное действо., и первым делом меня поражает макальщица. Женщина, которая макает. Перед ней штук двадцать ванночек с содержимым разного цвета, а в руках на крючке длинное белое мороженое с сосульками, с которых капает парафин.

Она это мороженое раз – и в ванночку. А обратно вынимает уже не белое, а красное или синее. Макальщица сосредоточенно читает инструкцию. Мне тоже интересно. Инструкция напоминает список воздушных шариков: два розовых, один прозрачный, два зеленых и т.д.

В комнате еще несколько женщин и трое мужчин. Женщины оборачиваются на мое появление, мужчины – нет. У одной женщины в волосах белое пятно.
— Что это?
— Я же говорила, что это парафин. Я вся в парафине. Боже мой!

Хозяйка свечного двора
Ирина не всегда была такой умной. Например, в шестом классе, как все нормальные шестиклассницы, она твердо собиралась поступать в МГУ. Математик-дядя по отцовской линии предупредил ее, что женщина-математик – это ужасно. Филолог-дядя по материнской линии камня на камне не оставил от перспектив женщины-филолога. Очевидно, унылым рисовалось будущее женщины-философа, по мнению родственника-философа. Наконец, она выбрала психологию, потому что в семье не нашлось ни одного психолога на отговоры. И поступила. Еще долго ничто не предвещало свечного будущего. Пока на четвертом курсе она не устроилась подрабатывать в фирму, ничего общего не имеющую со свечами.

— Берется формочка. В нижней части формочки (попа) проделывается отверстие. Вставляется фитиль.

— Интересно.

— Ничего интересного. Фитиль – это специальная нитка на основе хлопка. Сверху нитку привязывают над формочкой к перекладинке. И заливают парафин. Видите?

Вижу на полу ряды жестяных панцирей. Это формочки. Иные похожи на доспехи игрушечных воинов. Запарафиненные концы фитилей напоминают поросячьи хвостики. Сам парафин ноздреватой глыбой лежит в углу. Со слов хозяйки выясняется, Что свечное производство не изменилось с XVI века. Тут же необходимо представить себе уютный немецкий монастырь, бритых мастеров, заляпанный каплями воска пол, котлы на огне, теплый запах расплавленного воска и шум капель, стекающих со свежих горячих свечей.

— Шульц, вам на партию резных для барона Гогенцоллера полдня. Слышите, по пять минут на каждую…

И песочные часы, отмеряющие скорость застывания восковых красоток…

Художница принимает из рук макальщицы мокрую заготовку, накалывает ее на крюк и берет маленький острый ножичек.

Хозяйка подворья – символ победившего российского капитализма. В ней есть что-то от Запада. От духа свободного практицизма. Она похожа на больную, которая заражена уверенностью в себе и завтрашнем дне. У нас такие люди – редкость. У нас народ в бизнесе унылый и скучный. А она балдеет от своего заводика в первую очередь не потому, что он деньги приносит, а потому, что он уникальный.

Художница делает в теле свечки несколько надрезов. Мнет, сгибает, завивает теплый воск в косички. Вокруг свечки вырастает разноцветный узор.

Сначала она думала по примеру крупных американских супермаркетов устроить в России пункты приема горячей пищи. Испугалась российских санэпидемстанций.

А тут вдруг американская соседка по общежитию в городе Сиэтле, где Ира изучала английский язык, приволокла откуда-то один кг парафину, два метра фитиля, заплетенного в косичку, пузырек краски и пузырек ароматизатора и на кухне, вручную, принялась готовить нечто в подарок жениху. Получилась свечка.

— Озарило? – живо спросил я.

— Мой жених тоже не был против получить такой подарок, — сказала Ирина.

Через полгода идея воплотилась в строительный вагончик на краю города Москвы.

Художница сняла с крючка узорчатую свечку. Формочкой от домашнего печенья выдавила воск посередине и освободила хвостик фитиля. Ведро с лаком напоминало сельский колодец в наледи. Наледь из густого лака была теплой и пахла химией. Капли затвердели, резная свеча заблестела, как облизанный леденец.

В углу стояла толстая разноцветная свеча высотой с годовалого ребенка. Рыжий скульптор лепил обнаженную женскую фигурку. У фигурки были чуть уловимые черты лица Хозяйки.

Зависть может быть добрым чувством. Но только к людям, которые по жизни движутся с неистребимой и изящной легкостью. Этим людям везет, и они не замечают тяжести на своих плечах. Удача-злодейка влюбляется в них без памяти. И все им прощает.

Помнится, в августе 98-го страна с мрачным восторгом праздновала кончину среднего класса.

Время идет, жизнь проходит, а похороны этого среднего класса затянулись до неприличия. После семи месяцев траурных маршей возникло смутное подозрение, что часть общества, приговоренная кризисом к смерти, оклемалась. Повылезала из гробов и опять принялась. За свое.

Александр Рохлин